Хотя, знаешь, Бек, «клетка» – не совсем подходящее слово. Она гигантская, размером почти с верхний торговый зал художественной литературы. И ни капли не похожа на грубые металлические клетушки вроде тех, что бывают в тюрьмах или зверинцах, а скорее напоминает часовню. Не удивлюсь, если выяснится, что к ее созданию приложил руку Фрэнк Ллойд Райт[3]. Под потолком – массивные балки из полированного красного дерева, стены – из прочного, дышащего акрила. Она загадочна и таинственна, Бек, сама увидишь. Когда коллекционеры, не торгуясь, выписывают внушительные чеки за старые книги, сдается мне, это она на них так действует. Здесь все продумано. Есть даже уборная, крошечный закуток с крошечным унитазом, – мистер Муни не любит затруднять себя лишней беготней ради «банального акта дефекации». Книги хранятся на самом верху – без лестницы не достать (да и с лестницей непросто – удачи вам, воры). В передней стенке есть выдвижной ящик вроде тех, что делают на заправках в неблагополучных районах. Я отпираю дверь и вхожу внутрь. Поднимаю глаза на книги, улыбаюсь и говорю: «Привет, ребята».
Разуваюсь, ложусь на скамью, закидываю руки за голову и начинаю рассказывать книгам о тебе. И они слушают, Бек. Закрываю глаза (надо поспать) и вспоминаю день, когда здесь появилась клетка. Как ни странно, все, что с ней связано, я помню очень четко. Возможно, дело в тишине. Не знаю. Мне тогда было пятнадцать, и я уже пару месяцев работал на мистера Муни. В тот день он попросил меня прийти ровно в восемь, чтобы встретить грузовик, но лентяи из службы доставки явились только к десяти. Подъехав, водитель принялся бибикать и махать, чтобы мы вышли, а потом заорал, не заглушая мотор: «Книжный магазин Муни?»
Мистер Муни посмотрел на меня, и взгляд его был полон презрения к филистерам, не желающим утруждать себя чтением вывесок.
– Вы привезли мою клеть? – спросил он вместо ответа.
Водитель сплюнул.
– Мы не сможем затащить ее в магазин даже в разобранном виде. Балки по четыре с лишним метра, и стены широченные – в дверь не пролезут.
– У дверей открыты обе створки, – возразил мистер Муни. – И во времени мы вас не ограничиваем.
– При чем тут время. – Водитель фыркнул и покосился на сидящего рядом с ним напарника: мы им явно не нравились. – Такие штуки обычно ставят на задних дворах или в особняках – там, где есть большое открытое пространство.
– Наш подвал достаточно большой и просторный, – парировал мистер Муни.
– Вы хотите, чтобы мы тащили эту херь в подвал?!
– Не выражайтесь при мальчике.
Рабочим пришлось сделать не меньше двух десятков ходок, чтобы выгрузить и спустить вниз все балки и стены. Мистер Муни сказал, что нечего их жалеть и помогать им незачем.
– Это их работа. Труд облагораживает, Джозеф. Просто смотри.
И я смотрел. И не мог понять, что же получится в итоге, если вообще получится. Не мог представить, как им удастся совместить массивные темные балки с невесомыми современными прозрачными стенами. Наконец мистер Муни позвал меня вниз, и я онемел от восторга. Даже рабочие, казалось, были под впечатлением.
– Какая громадная, – восхищенно протянул потный водитель. – Какаду держите? Охрененные птицы! Говорящие!
Мистер Муни ничего не ответил. Я тоже промолчал.
– Полки только у вас слишком высоко, – не унимался водитель. – Может, спустить пониже? Обычно клиенты просят установить их где-то посередине.
– У нас с мальчиком много работы, – откликнулся мистер Муни.
Водитель кивнул.
– Сюда влезет хренова прорва птиц, простите мой французский.
Когда рабочие уехали, мистер Муни запер магазин и заявил, что эти «тупые пролетарии» ничуть не лучше «богатых садистов».
– Хуже крохотных, тесных клеток, где даже крыльев не расправить, только огромные клетки, где птице кажется, будто она может летать. Нельзя запереть здесь живое существо и считать себя гуманистом.
Наша клетка предназначалась для книг. Мистер Муни не шутил: у нас и вправду было много работы. Я помогал ему одевать книги в специально изготовленные акриловые чехлы – «аккуратнее, Джозеф», – паковать их в акриловые ящики с вентиляционными отверстиями – «аккуратнее, Джозеф», – затем в металлические ящики с ярлыками и замками, – «аккуратнее, Джозеф». Когда у нас набиралось около десяти ящиков, мистер Муни карабкался по лестнице на самый верх, и я подавал их ему один за другим – «аккуратнее, Джозеф», – а он расставлял их на «чертовски высоких» полках. Я спросил, к чему столько забот, ведь книги не птицы, они не улетят.
На следующий день он принес мне матрешку.
– Открывай, только аккуратнее, Джозеф.
Я открыл первую куклу и вынул следующую, потом снова открыл и вынул, и так до тех пор, пока у меня в руках не осталась последняя, самая маленькая.
– Все ценное нужно прятать, – сказал мистер Муни, – если не хочешь его потерять.
Теперь я открыл тебя, а ты прекраснее, чем кукла. Тебе точно здесь понравится, Бек. Убежище для бесценных книг, для твоих любимых авторов. Ты придешь в восторг от меня, их хранителя, и я покажу тебе пульт управления кондиционерами и увлажнителями. Я здесь всесилен: захочу – и испепелю все книги, превращу в пыль и плесень, уничтожу одним мановением руки. Если есть на земле девушка, способная по достоинству оценить мою власть, то это ты, в своих нелепых драных колготках, с мечтой написать что-нибудь стоящее для этого монументального хранилища. Ты с готовностью стянешь трусики, чтобы попасть сюда и остаться здесь навеки.
Я спускаю штаны и кончаю так бурно, что на мгновение глохну.
Черт! Ты чудо как хороша! Я пытаюсь встать, да голова кружится. Аккуратнее, Джозеф…
Скоро открытие. Иду наверх. Мистер Муни давно отошел от дел и уже не стоит за прилавком; теперь в магазине вместе со мной работает еще один парень – Кёртис, старшеклассник, такой же, каким был когда-то я. И глупости совершает те же, что и я в его годы. Когда мне было шестнадцать, мистер Муни дал мне ключ, и, естественно, однажды вечером я забыл запереть клетку.
– Ты оплошал, Джозеф, – сказал старик Муни (тогда он, конечно, был моложе, но все равно казался стариком, и возраст здесь ни при чем). – Ты подвел меня. Подвел книги.
– Извините, – попытался оправдаться я, – дома мы никогда не запираем шкафы и двери.
– Все потому что твой отец – свинья, Джозеф. Ты тоже свинья?
Я сказал, что нет.
Через несколько дней я пробрался в клетку и стащил из запертого ящика первое издание «Фрэнни и Зуи» с автографом автора. Я решил любить эту книгу больше, чем «Над пропастью во ржи», просто чтобы не быть как все. И я любил ее, Бек. Временами специально открывал первую страницу, только чтобы потрогать подпись Сэлинджера. Любому другому пришлось бы заплатить за это тысячу двести пятьдесят долларов. А я ничего не платил. Как не заплатила и тетка, стянувшая мою любовь со стола на кассе.
